Наверное, не осталось в мире таких людей, на которых не наложили бы отпечаток испытания и трагедии последних пяти лет. Джаспер, будучи человеком военным, разумеется, входит в их число – в свои сравнительно молодые годы огреб от судьбы по самое небалуйся. Но потери не омрачили, а скорее раззадорили его, сделав только жестче и отчаяннее. Побитое нутро свое он, ощерившись, прячет под дикой живостью манер и иногда излишней прямотой – смеется порой непозволительно часто, руки распускает по делу и без, гримасничает и передразнивает народ, доводя до белого каления то, что и так уверенно тлеет. Оптимистичен по-черному, играет со смертью и на словах, и на деле: Джаспер в бою индивидуалист до грани одержимости, и в команде работает вообще никак, вечно вырываясь вперед, одной лишь откормленной до небесных размеров удаче сотни раз обязанный жизнью. Он твердо знает, что когда-нибудь ему не повезет, но до той поры собирается насладиться сполна всем тем, что может дать бренное существование, способное в любой момент оборваться. Пульс жизни бьется в нем как будто с удвоенной скоростью, дико и настырно, от злобы на себя и окружающий мир не зная усталости. До откровенного мазохизма, конечно, не доходит - но себя самого Джесс будет жалеть в последнюю очередь, до сих пор мстительно не простив себе того, чему, как он считает, позволил случиться. Парень никогда себе в этом не признается, но это извечное «если бы, если бы!» постепенно доканывает его изнутри. Он не стремится умирать нарочно, но и бежать от своей смертности не станет, считая, что потерял уже все, что только мог, и жизнь его легко годится на разменную монету.
И именно из этой безжалостности прорастает необыкновенная для хаотично-непосредственной в быту натуры Джаспера законопослушность, отказ от себя во имя высоких идеалов. Дэй – образцовый солдат, исполнительный, уважающий командование (хотя в каком уважении не обходится без шуточек за спиной!) и до конца упрямо, безнадежно верный присяге. Он из тех редких рекрутов, что никогда не жаловались ни на ранние подъемы, ни на изнуряющие тренировки – от измождения мрачнея и выцветая, но не останавливаясь ни на день, ни на час, ни на миг. Бараном родился, бараном и умрет, столкнувшись когда-нибудь с преградой, которую не сможет перебодать – это лишь вопрос времени. На одно лишь Джаспер надеется – что жизнь свою, когда придется, отдаст задорого, сполна рассчитавшись с миром за весь потраченный воздух. И кого защищать: хоть все человечество, хоть вон ту симпатичную брюнетку – ему уже давно и глубоко наплевать: это не подвиг и не достижение, а рутина единственно возможного выбора. Он всегда готов отдать свое сердце и свою жизнь – кто бы их только взять согласился!
Дэй и в самом деле любит свою службу, любит искренне и честно, не заботясь о взаимности – иногда говорит даже, что родился с клятвой верности в крови. Может, и не врет – парень хоть и славен за умение прикрываться красным словцом, но обещания или выполняет, или не дает, равно как и не выдает секретов. Одиночка, но одиночка компанейский, приветливо машущий рукой с другой стороны бездонной пропасти. И эту чуждость свою, неизменно преследующее ощущение, что он живет в долг и должен был уйти в расход еще тогда, в Шиганшине – эту чуждость Дэй отгоняет всеми силами, увлеченно гоняясь за мирскими наслаждениями: залиться по уши вином на вечерней гулянке (а утром стоять на построении с косыми мутными глазами, но безукоризненной выправкой), утащить на задний двор конюшни симпатичную сослуживицу или сослуживца (в расколе жизни на людей и не-людей все остальные различия как-то сглаживаются, главное - что не титан!), и конечно – выкурить сигару покрепче (о хорошем табаке и фильтрах мечтать не приходится, так что вкус у них специфический; «вкус прожженной реальности», как предпочитает именовать его Дэй). Пожалуй, это единственная вредная привычка парня (не считая самоотверженности) – смолить в каждой удобной ситуации (да и в неудобной тоже), от раза к разу получая нагоняи от начальства, однако категорически не собираясь бросать. Порой его начинает донимать сухой кашель, но лучшим лекарством от хвори Джаспер исправно считает жаркие поцелуи (а ведь помогает же, как ни странно!) и свежий воздух.
Говоря о вещах более серьезных – Дэй любит убивать. Титанов, разумеется – к смертям соратников он попросту безразличен, успев уже привыкнуть к тому, что вчера человек жил и пил с тобой за одним столом, а сегодня взял и закончился. Джесса при всей его дерзости не назвать особо задиристым парнем: за стенами предпочитает дела миром решать, не доводя до драки – но стоит на горизонте появиться уродливой фигуре пожирателя людей, как у разведчика загораются глаза. И это – глаза совершенно отчаявшейся твари, имеющей мало общего со своими предками. Никто не слышит его горестного крика, разрывающего уши изнутри и перекрывающего голос разума – и пригасить вой раненого зверя можно лишь одним способом: убить титана, уничтожить и обратить в прах бессмысленное создание. Джаспер уже устал ненавидеть их, как устал и бояться: все, чего он хочет – чтобы титан тоже ощутил себя добычей под цепким взглядом охотника, познал страх смерти и уничтожения; не зная даже, могут ли титаны вообще чувствовать что-то подобное…
Если и не могут – он их научит.

Джаспер родился и детство свое провел почти на самой границе обитаемых земель – с порога его дома в небольшом поселении была видна в туманной дымке стена Мария. И в иные дни мальчик целыми днями не слазил с крыши, вглядываясь вдаль – случалось это тогда, когда домой приезжал на побывку отец, служивший в гарнизоне Шиганшины. Мать его продолжала семейное дело, доставшееся ей от дедушки Джаспера – разводила овец и пряла шерсть, наотрез отказываясь следовать за мужем и переселяться в крохотный, густонаселенный район. Да и ребенку, как она твердила, куда полезнее свежий воздух и просторы зеленых полей, а не серые каменные мостовые. Джесс в глубине души был с ней несогласен – он скучал по отцу и восхищался военным делом, но перечить матери, разумеется, не смел. Да и Рудольф Дэй не слишком-то ратовал за воссоединение с семьей – должно быть, вольготная жизнь служивого его вполне устраивала, недаром же он когда-то сбежал из деревни следом за своей мечтой.
И Джаспер с детства знал, что будет служить в армии, охраняя чужой покой – для него это было не каким-то заветным стремлением, как у иных мальчишек, а ясным предопределенным будущим, в котором у него не было причин сомневаться. Мать, конечно, была отнюдь не «за», но понимала, что остановить мальчишку не сможет – сын пошел в мать лишь цветом волос, в сердце же его жил такой же вольный дух, как и у его отца; гордый дух, не имеющий ничего общего с деревенским трудолюбием.
Первая тревога пришла в вольготную жизнь Джесса вместе с болезнью матери – подхватив простуду в начале зимы, к весне она так и не вылечилась, хуже того – стала кашлять кровью. Лекарь ничем не смог помочь ей, едва оттянув неизбежное, и осенью окончательно зачахшая женщина покинула мир живых. Джасперу на тот момент было тринадцать лет – взрослый парень уже, такому негоже расстраиваться.  Он и не расстраивался –  если честно, даже рад был вырваться наконец за пределы опостылевшей жизни, неугомонного блеяния и шерстяной вони. Овец и скромную ферму продали, и Рудольф забрал сына к себе – знакомить с городской жизнью и военным делом. В неполные пятнадцать Джаспер был отправлен в тренировочный лагерь, откуда вернулся посредственным, но гордым собой солдатом гарнизонных войск, наравне с отцом нося на плечах куртку с пышно цветущими розами. От других солдат его отличало разве что только то, что Джесс особенно любил нести дозоры на стене, где мог всласть дышать простором и свободой: тесные городские улочки так и не подарили ему прежнего уюта.
Служба его протекала мирно, благостно – и ничто не предвещало беды. А розами цвела не только куртка парня, но и его сердце: здесь, в городе, он встретил чудесную девушку, с которой всерьез намеревался связать себя узами брака. Оба они были молоды, оптимистичны, и в будущее смотрели с неизменной надеждой – особенно по ночам на крыше старой часовни…
Но семнадцатый год жизни Дэя и восемьсот сорок пятый по общему летоисчислению перевернул мир с ног на голову, разорвав и исковеркав сотни тысяч судеб. Шиганшина подверглась нападению и была разрушена, а множество жизней – безвозвратно утеряно; внезапность вторжения не позволила как следует организовать эвакуацию. В этой суматохе Джаспер думал только об одном, безрассудно подымаясь в воздух навстречу титанам и забывая на момент о собственной боязливой неприязни к приводу маневрирования – «Киара, где Киара?!» суетно стучало в виски; он не видел бегущих и умирающих, и только одно лицо искал в этом истошно орущем потоке. Джесс догадался верно – обеспокоенная девушка первым делом устремилась к часовне, на высоту, откуда можно было видеть стены и передвигающихся по крышам и над зданиями стражников. Киара тоже искала его – и нашла стоящим в десяти шагах, на кровельном ребре ближайшего дома. «Прыгай! – крикнул он тогда, не рискнув целиться из привода в хрупкую черепицу под ногами девушки, – прыгай, я тебя поймаю!» Крикнул, распростирая объятия и еще не зная, сколько тысяч раз проклянет себя за нерешительность…
Она была смелее, намного смелее его самого – и прыгнула. Но мелкий зубастый титан, приблизившийся из-за угла, тоже прыгнул – оставив Джесса в бесконечном ужасе наблюдать, как челюсти смыкаются на талии его любимой, одним движением откусывая все, что ниже. Он бросился вперед и все-таки поймал её – то, что от неё осталось – безмерно легкий огрызок тела, с пространным непониманием в широко распахнутых глазах и искаженным болью белым лицом, захлебнувшуюся собственной кровью, густым слоем растекшейся по подбородку. Кровь эта обжигала руки и колени, заливая алым белизну униформы, а он все не верил в эту странную, нелепую смерть, в конвульсиях крупной дрожи прижимая к себе девушку и не имея никаких сил смотреть вниз…
Ему повезло дважды: в том, что титан споткнулся после прыжка и упал, не сумев броситься на замершего на краю крыши человека – и в том, что двое стражников, проверявших, не осталось ли где людей, заметили его, коленопреклоненного да измазанного в крови, и буквально утащили на своих приводах, не обращая внимания на прорвавшийся истерикой нервный срыв.
Самой эвакуации Джаспер не помнит – был слишком шокирован, чтобы хоть что-то понимать. Его, полубессознательного, залитого кровью, отправили за вторую стену вместе с ранеными солдатами, не особо разбираясь, его эта кровь или нет; там же, на пороге госпиталя, нашел его отец, успешно выбравшийся из погибшего города. Мир перевернулся для них обоих – но впереди было слишком много дел, чтобы оставалось время скорбеть…
После падения Марии Рудольфа и Джаспера перевели в Трост, где им предстояло и дальше служить человечеству бдительными стражами порядка. Но от прежнего покоя не осталось и тени: проблемы продолжали расти снежным комом, стена Роза стонала тысячами голосов людей, которым не хватало ни еды, ни места. После гибели Киары Джесс был сам не свой, одичавший от боли – и когда объявили сбор героического похода за потерянной стеной, рванулся было занять место в рядах, но был непререкаемо остановлен отцом. Это ему, Рудольфу, предстояло отправиться в поход к неизвестности во главе сколоченного на скорую руку отряда и не вернуться назад; Джаспер же обязан был остаться и жить дальше, не смотря ни на какие трудности. Это короткое нравоучение отец запечатал синяком прямо под глазом сына, отчего лицо Джесса, поутру наблюдавшего со стены за отходом войск, казалось не взволнованным, а надутым, как у хомяка.
Какое-то время сохранялась тишина, но по доходящим с фронта вестям было ясно – поход провалился с оглушительным грохотом. Дэй продолжал отрешенно надеяться и смотреть за горизонт, как когда-то в детстве, не желая верить, что остался один. Разум его понимал, что отец действительно не вернется, но сердце не то из слепой надежды, не то просто по дурости отчаянно рвалось за пределы стен, а насквозь типовая застройка Троста навевала откровенную тошноту от воспоминаний (Джесса во всех смыслах рвало на родину; и без того нетяжелый, он скинул еще килограмм семь, превратившись в жилистый хлыст). Около месяца еще после разгрома освободительной армии Джаспер ходил волком, дергано реагируя на каждое замечание, злобно огрызаясь острой язвительностью и заведя крепкую дружбу с алкоголем. Даже излишне крепкую – пришлось пару дней в камере отсидеть за чьи-то сломанные по пьяни кости. Выйдя на свет с четким пониманием того, что за стенами он либо сопьется, либо скатится в сумасшествие от предчувствия беды, Джесс плюнул на все и сделал то, чего никак в своей жизни не планировал.
Подал заявление о переводе в Легион Скаутов.
Но так и не понял, радоваться или огорчаться тому, что его практически сразу же подписали.

Боец-индивидуалист, трезво ориентирующийся в пространстве – начинал с откровенной боязни 3D-гира, но за пару лет практики сумел здорово подружиться с устройством, научившись летать пусть не одаренно, но технично, заодно сломав два привода в стремлении до оснований изучить материальную сторону вопроса.
Умеет, что называется, бить со всей дури обеими руками и наносить очень глубокие удары по шеям гигантов. Процент попаданий достаточно высок – особенно с налета, «на крыльях ветра», как говорит сам Джесс. Но парень очень неаккуратен в своей нахрапистой манере атаки и часто остается без всех запасок даже в не самых сложных столкновениях. Крепкий, но слишком прямолинейный и довольно предсказуемый на земле в своей манере идти напролом – в воздухе же, один на один с собственной смекалкой, добивается много больших успехов.
Верховую езду не любит (вечно отбивает копчик о седло), но владеет ею так, как положено разведчику –  словно своими вторыми ногами; способен даже подниматься в полет прямо с лошадиной спины, доверяя приводу и лошади примерно в равной степени.
В быту по-холостяцки бестолков, минимально способен к готовке да штопанию собственных носков, очень не любит стирать вещи. Зато умеет держать в руках молоток и топорик, строгать, пилить и вообще мастерить из подручных средств – в деревне наловчился, чиня загоны для овец.

Отредактировано Jasper Daye (2013-08-09 23:39:35)